Завернув за угол дома, я едва сдержался, чтобы не броситься спасать Маленькую Талли. Натсэ нешуточно швыряла в неё огненными шарами, одним за другим. Но девочку это, кажется, нисколько не расстраивало. С завязанными глазами, она весьма бодро помахивала мечом Натсэ. Отбивала где-то два шара из трёх. Третий попадал ей в голову и словно бы впитывался. Маленькая Талли ругалась на него, на себя, на тётю Натсэ, но при этом заливалась смехом.

— Это ведь полноценная боевая магия? — спросил я, подойдя к Натсэ сзади.

Думал, что подошёл незаметно, однако Натсэ не вздрогнула и ответила так, будто знала о моём приближении с тех пор, как я открыл дверь на противоположной стороне. Почему, собственно, «будто»? Знала.

— Да, это огонь, как он есть. Я уже выплеснула половину ресурса. Можешь представить? Огонь ей вообще не вредит. Она неуязвима! Подозреваю, что и с другими Стихиями так.

Я покачал головой. Да уж, уникальная девчонка получилась. И почему, собственно, так? Что такого сотворила Авелла с Боргентой? Кстати. Только сейчас моё воображение предприняло неуверенную попытку нарисовать произошедшее между ними той ночью. В конце-то концов, если там участвовало моё тело, интерес вполне оправдан, это не просто фантазия.

— Она не летает? — спросил я.

— Пока нет, — откликнулась Натсэ и запустила в маленькую Талли очередной шар.

Девочка вдруг отбросила меч, подпрыгнула и поймала шар. Он не рассыпался. Держась за него, маленькая Талли взлетела на пяток метров. Там, одной рукой прижав шар к себе, как баскетболистка, она сорвала с глаз повязку и уставилась на меня.

— Так, папа?

— Так, — кивнул я. — Ты — умница! А теперь спускайся, пожалуйста, и убери огонь…

Маленькая Талли показала мне язык и полетела через крышу дома, намереваясь куда-то улизнуть.

— Талли! — прикрикнула Натсэ.

Девочка замерла у ската крыши. Голос Натсэ звучал куда более командно, чем мой:

— Я не буду играть с такой непослушной девочкой никогда.

— Ну тётя Натсэ! — захныкала маленькая Талли.

— Никаких «тётя Натсэ»! Папа говорит — ты делаешь. Не слушаешь папу — значит, не уважаешь. Не уважаешь его — не уважаешь меня. Я не имею никаких дел с людьми, которые меня не уважают.

С крайне угрюмым выражением лица маленькая Талли опустилась на землю и отшвырнула огненный шар. Он улетел за границы острова и вскоре растаял в серых облаках. Мы летели не очень высоко.

— Кушать хочу, — буркнула маленькая Талли.

— Иди в кухню, тётя Огневушка тебя накормит, — кивнула Натсэ. — Ты молодец! Правильно поступила. Я горжусь тобой.

Девчонку словно переключили. Она тут же просияла, подлетела к Натсэ, обняла и чмокнула в щёку. Потом той же процедуре подвергся я. Маленькая Талли уже упорхнула, а я всё ещё стоял в каком-то ступоре.

— Ты чего застыл? — дёрнула меня за руку Натсэ.

— Меня только что поцеловала дочь, — отозвался я.

— А. И как ощущения?

— Понятия не имею, — честнейшим образом признался я. — Я её боюсь.

— Потому что она управляется со Стихиями лучше, чем кто угодно в мире, включая тебя?

— Нет. Потому что она — маленькое существо, которое зовёт меня папой. И, кажется, даже любит. Почему-то… Мы ведь с ней ещё даже не разговаривали ни разу, до этого дня.

Натсэ, пожав плечами, пошла подбирать меч, брошенный Маленькой Талли.

— Родителей часто любят, даже если не помнят их лиц. Любят до тех пор, пока они не докажут, что делать этого не сто́ит.

Вот разговор и коснулся самого важного. Я подождал, пока Натсэ поднимет меч, оботрёт его и спрячет за спину. Потом медленно подошёл к ней. Однажды мы уже разговаривали на этом месте, сразу после быстрого и яростного поединка. В тот день Натсэ узнала о существовании своей матери от Гетаинира. И вот теперь эта история подошла так близко к развязке, как никогда. Здесь я пообещал, что мы найдём её, и мы её нашли. Пусть моей заслуги в том и не было.

— Как ты? — спросил я.

Натсэ дёрнула плечом. Ну да, глупый вопрос. Как она может быть, после таких-то откровений.

— Не думала, что будет так больно, — ответила она всё же. — Я её совсем не помню, понимаешь… Думала, увижу — будто чужую женщину. А как увидела, чуть с ума не сошла. Мне показалось, будто она обо мне ни на миг не забывала. Держала этого ребёнка и словно думала обо мне!

Я осторожно приобнял Натсэ, но напряжение не ушло. Она вся была, как из стали, готовая к атаке.

— Мне так стыдно стало, — прошептала Натсэ. — Ведь даже после того, как Гетаинир сказал, что она жива, я много раз будто бы забывала о её существовании. Может, и хотела забыть…

— Со мной было так же, — сказал я.

Натсэ вопросительно на меня посмотрела, и я добавил:

— Когда меня только перенесли в этот мир. Я знал, что моя сестра погибла, что её душа горит в Яргаре. Знал, но то и дело забывал. Ничего не мог с собой поделать. Заставлял себя помнить — и не мог. Тогда я заказал Вименту тот медальон, с её портретом. Он принёс мне его, когда мы сидели за столиком, помнишь?

Натсэ кивнула. Потом спросила:

— И куда делся этот медальон?

Я пожал плечами:

— Уже и не вспомнить… Кажется, где-то на Материке… Да, я думаю, он пропал после того, как Искар притащил нас с Авеллой к себе. С меня тогда сняли всё. Про медальон он, наверное, забыл, не вернул его. Вряд ли украл, зачем бы ему.

— Ну да, — отрешённо сказала Натсэ. — Незачем. Медальон, значит… Чтобы помнить… А если бы Талли не сглупила с жабьим ядом, сейчас твоя сестра жила бы в теле Тавреси. Ты бы справился с этим? Смог бы спокойно жить, зная, что убил человека? Лишил душу пристанища, которое принадлежало ей?

Я и сам себе много раз задавал этот вопрос. Но ответ от этого проще не становился.

— Наверное, я бы нашёл себе оправдание. Заставил бы себя поверить, что поступил наилучшим образом. Что жизнь рабыни — всё равно не жизнь. И что мир был должен мне жизнь сестры, и я этот долг получил. Себя можно убедить в чём угодно, знаешь ли. А потом и весь мир в это поверит.

Тут я знал, о чём говорю. Ведь я заставил себя поверить в то, что могу стать сильным и смелым. И не успел оглянуться, как в это уже верили все.

— Эй-эй! — Госпожа Алмосая высунулась в окно кухни и замахала руками. — Материк прямо по курсу! Ещё пять минут — и причаливаем!

— Идём, — откликнулась Натсэ и легонько толкнула меня плечом. — Пошли, Морт. Знаешь, погоди. Хочу тебе кое-что сказать.

Я смотрел ей в глаза, а она смущалась, кусала губу, не знала, с какого боку зайти. Наконец, опустив взгляд, быстро сказала:

— Я люблю тебя. И Авеллу. Просто знайте об этом. Мне, наверное, понадобится очень много вашего доверия…

В тот момент я не придал большого значения этим словам. Сказал то, что и полагалось сказать в такой ситуации: да, я тоже тебя люблю, и Авелла, и да будет так. Прошло время, прежде чем я вспомнил этот разговор и в кровь разбил себе руку о каменную стену, проклиная свою глупость, которая так некстати вылезла там, где должен был находиться ум.

***

Первое, что я сделал, оказавшись на Материке — это попрощался с Кевиотесом. Он ещё раз попытался сказать что-то в свою защиту, но я только головой мотнул:

— Не обязательно быть друзьями, чтобы сражаться на одной стороне. Мир — всё ещё довольно большая штука, даже если ограничить его Летающим Материком. Уходи от меня и постарайся не попадаться на глаза.

Никогда бы не подумал, что смогу так говорить с Кевиотесом. С главой Ордена Рыцарей, с человеком, которого я некогда чуть ли не боготворил. А теперь он шёл прочь, в одиночестве, и казался таким маленьким и ничтожно-беспомощным. И он, что самое интересное, не мог сделать мне ничего. Мог, конечно, изгнать из Ордена, но едва ли мне это бы хоть как-то осложнило жизнь. Благодаря Пятой Стихии мне были подвластны все ветви заклинаний. Даже, например, ветка работы по стеклу, хотя никто и никогда не принимал меня в Орден Стекольных Мастеров.

Да и заклинания-то мне были, по большей части, не нужны. Я пользовался ими только в самых острых ситуациях, когда проще было схватиться за что-то осязаемо-привычное. Смелости доверять интуиции у меня всё ещё не было. Потому и ресурс я тратил куда сильнее, чем мог бы. Взять хоть последнюю битву, в Тентере.